Вуз: вчера и завтра

О СТУДЕНЧЕСТВЕ мечтал с юности. Хотя по нужде на пятнадцатом году бросил шестой класс школы и пошел работать учеником машиниста дизельной электростанции. В первый послевоенный год еще брали таких. При приеме в комсомол, в горкоме дал слово, что пойду учиться в школу рабочей молодежи (ШРМ). Однако из 8-го класса меня призвали на военную службу. Угодил на флот, тогда эта служба длилась пять лет. И только после демобилизации наскоро «добил» 8-10 классы и получил «аттестат зрелости», точнее — недозрелости. В 27 лет стал студентом факультета механизации сельского хозяйства. Так он тогда назывался.

Сегодня наш вуз объявлен университетом. Это высшее звание образовательного заведения. Но тот институт, в котором я учился, а потом работал со своими недавними учителями, был университетом не меньше, а, может, больше нынешнего. И университетом он был своими педагогами.

Учеба на мехфаке, как мы называли свой факультет, отличалась математической наполненностью всех предметов (за исключением гуманитарных). И это была «высшая математика». И педагоги ее не только безупречно знали, но и уважали своей требовательностью к ученикам. Они понимали, что все мы из военного детства при скромном достатке наших семей. Впрочем, они сами прошли ту жизнь и жили ею сейчас.

Отличительной особенностью педагогической жизни и работы в вузе было обилие семинаров на различные темы. Это еще было время только газетной и радиоинформации. Все, что совершалось не только в научном, но и общественно-политическом мире, проходило через семинары преподавательских коллективов. Что, естественно, вызывало служебную необходимость личного выступления на этих семинарах. Отвертеться было невозможно, и все знали лекторские способности друг друга. И, никуда не деться, — одни пользовались глубоким уважением, другие вызывали насмешки. Но это была неотвратимая система самосовершенствования. Ее поругивали, но твое завтрашнее выступление с докладом мобилизовало, как перед боем. Иных способов воздействия на педагогичес-кое мастерство не существовало.

ОДНАКО ШКОЛА во все времена остается — ШКОЛОЙ. Школу определяет учитель. Каков учитель, такова и школа. Каков учитель, таково и человеческое содружество, что он создает своей учебой и воспитанием. Не зря еще две тысячи лет назад в Евангелии наместника Бога, Христа, звали — «Учитель». Уже те древние народы уравнивали учителя с Богом. Я это утверждаю с уважением как вечный комсомолец. На моей книжной полке рядом с Уставом ВЛКСМ стоят Тора, Евангелие, Коран и труды известных философов. Я воспринимаю это как бесценный фундамент культуры человечества. А она своим долгим опытом подтверждает — УЧИТЕЛЬ и есть наместник БОГА на земле. Дублеров у него нет.

К сожалению, высшая школа, взвалив на себя труд обучать всех и вся, не озаботилась созданием системы объективной (количественной) оценки своих педагогов. Я затрудняюсь назвать еще какой-нибудь вид деятельности, где бы не было системы оценки труда работника. В высшей школе оценку выносит руководитель, не имея для этого объективных показателей. Приговор, что называется, по настроению...

В период непонятных девяностых к нам проникли две системы оценки педагогов американского миллионера и, очевидно, выдающегося педагога Джорджа Сороса. Первая — для оценки школьных учителей (Соросовский лауреат). Оценку им давали бывшие ученики и студенты вузов. Вмешаться в эту оценку чиновнику от педагогики было невозможно. Моя жена, Татьяна, учитель физики школы № 2 поселка Усть-Кинельский, по этому опросу трижды становилась Соросовским лауреатом. Дважды получала Соросовскую премию. На третий раз наши чиновники поссорились с Соросом, будто у них в избытке имелись собственные научно-педагогические идеи и деньги, и премии прекратились.

Вторая оценка — вузовских педагогов, и тоже студентами. Велась она по таблице, где оценки выносились по 19 наименованиям не только педагогичес-кого мастерства, но и человечности. Система не давала возможности установить авторство опрошенных студентов: каждый отвечал по безымянной колонке с 19-ю клеточками. Здесь тоже чиновник оказывался в стороне, только видел результат, в том числе и о себе, если он еще и был педагогом.

ПЕРВАЯ ОЦЕНКА студентами своих преподавателей на нашем инженерном факультете принесла неожиданный результат. Формально в вузах вершиной научного и педагогического авторитета обладают профессора и доценты. Особо если они защитили диссертации кандидата или доктора наук. Речь идет только о владении соответствующими документами. Диссертации и их защита, научные звания и степени не гарантируют мастерство публичной речи и владение «пером». По ним, точнее, по их количеству, определяется авторитет вуза в системе.

У нас же на первой «педагогической экзаменовке» первое место занял заурядный старший преподаватель, без научных званий и степеней. Студенты отмахнулись от всех степеней и званий, для них важнее оказался человек. Им стал ведущий курса «Теоретическая механика» З. М. Брумин, мой младший брат. Он окончил математический факультет Куйбышевского педагогического института и был направлен на работу в сибирскую сельскую школу. Там его назначили директором. После трех лет отработки, как тогда было положено, он вернулся в Куйбышев и стал моим коллегой.

Я наблюдал и восторгался, как он готовился к ведению новых для него занятий. Сложнейшая математическая дисциплина о механике движения и сил. Двухчасовая лекция второму курсу, конечно же, без всяких записей-конспектов, как это было у него в средней школе. Затем практические занятия в группах с решением задач-головоломок. Безупречная память позволяла с первого занятия знать и помнить фамилии и имена всех студентов. На юбилейных встречах выпускников разных лет вспоминают, прежде всего, это чудо. Тщательная отработка своего поведения за трибуной и у доски. И уж совсем: поверка себя перед зеркалом. И, конечно, отцовская забота о каждом студенте. Однако более всего брат поразил меня на всю жизнь иным. Он очень быстро заработал авторитет безупречного докладчика и на многие темы. Книголюб и обладатель уникальной библиотеки, он даже меня поражал своим кругозором. Однажды при мне коллега попросил его повторить и прочитать доклад, который он сделал накануне в другой группе. Брат ответил, что он не позволяет себе тиражировать свои выступления.

Все мы знаем и ценим вес слова и особо — многословия. Но иногда одно точное слово превосходит по содержанию любую бесконечную говорильню. Такое слово подарил мне, тогда начинающему педагогу, родной и уже многоопытный младший брат. «Тиражирование» — беда образования. Если ты пять-десять-пятнадцать лет читаешь один и тот же курс, ничего в нем не меняя, — это профессиональное предательство. Конечно, наша бесконтрольность потакает такому. Однако кроме нее есть еще чувство собственного достоинства, профессиональной чести, морального долга перед учениками. Фактически, совершенствование методики преподавания собственного предмета и есть фундамент образования.

Во все годы работы в вузе «тиражирование» шагало впереди меня, и я искал способы совершенствования своих лекций и других видов работы. Иногда приглашал коллег на лекции прослушать иные толкования вместо давних, избитых. Разумеется, без всякой рекламы и ссылки на брата с его «тиражированием».

Сознаюсь, я не без волнения знакомился со студенческой оценкой своих педагогических способностей. В целом они были справедливы и поучительны. Я их воспринимал как очень ценный для меня материал.

Педагогическое проникновение посетило меня задолго до того, как я стал педагогом вуза. Более того, и не помышлял...

НА СЛУЖБЕ глубокой осенью, после завершения моей первой флотской кампании в моторном отсеке боевого корабля, в дивизион «пришло» одно место для учебы в школе командиров отделений мотористов флота. Школа находилась на острове Русский на берегу бухты Аякс. Сейчас к этому берегу построили мост с материка — мыса Артур, а на месте флотской школы вырос Дальневосточный университет.

В дивизионе выбрали меня и отправили в школу. Курсантская рота насчитывала около 300 матросов первого и второго года службы, собранных со всего флота — от Камчатки и до Порт Артура. Все мы были с образованием семь классов и меньше. Учились с увлечением. По содержанию это был техникум, и для нас, на чье детство выпала безграмотность военных лет, школа командиров отделений мотористов стала редкой находкой. Прекрасные педагоги, выпускники лучшего в стране Ленинградского военно-морского инженерного вуза, с опытом службы на различных кораблях были нам не только интересны, но и дороги.

В роте не было и малейших нарушений дисциплины, столь распространенной для парней такого возраста. Мы учились запоем, а проявлять свои знания стало нормой (что тоже не типично). Разнообразие технических предметов и общефлотских, как паруса, узлы, семафоры и прочие, вызывали неподдельный интерес. Однако нашелся один предмет, с которым мы «установили» особо заинтересованные отношения: «Методика боевой подготовки». За этим громким названием притаилась методика, как командиру отделения совершенствовать мастерство своих мотористов.

Вел эту дисциплину капитан 3 ранга Баранов, болезненного вида офицер, из-за чего, очевидно, и списали его на берег. Но офицерская ответственность и талант педагога позволили ему массово, всю роту, увлечь своей дисцип-линой. Мы ведь и понятия не имели о существовании «методики» как таковой. Кроме общей теории Баранов дал каждому задание на подготовку занятия по механизмам своего корабля. Мы, уже обученные, разрабатывали планы занятия, готовили наглядные пособия и, как тогда было жестко и требовательно, разыскивали материалы о приоритете русской науки в наших механизмах. Хотя нередко это вызывало потаенный смех. Проводили занятие в своей группе, точнее, во взводе. Занятие здесь же немедленно подвергалось разбору, в нем участвовали все и, конечно, педагог. И вступали в личные споры, яростно отстаивая свои «точки зрения». Мы восторгались, как неизвестная нам «методика» может доставить удовольствие в работе и как достоверен ее результат.

Оказывается, о любой детали, механизме, устройстве можно составить подробное описание и интересно изложить. При этом глубина изложения зависит от тебя, даже если это простейшая деталь. Оказывается, «не простейшая», она имеет свою историю, материал, из которого изготовлена, чаще — сложный сплав, массу размеров, зазоров и допусков, в том числе и на износ. Это не деталь простейшая, это ты плохо подготовился к занятию. Баранов открыл нам совершенно неизвестный мир, рядом с которым мы жили, не подозревая о его существовании.

Прошли годы и годы. И уже в должности доцента кафедры «Эксплуатация машинно-тракторного парка» на инженерном факультете родного вуза именно тонкостями методики производил достоверную классификацию своих студентов на уже ныне увлеченных инженеров и инженеров-пустоцветов. Я на них не обижался, мне их было жаль: как же они так непродуманно выбрали факультет.

СОВРЕМЕННАЯ высшая школа нашей страны переживает перестройку сродни горбачевской. В России еще с незапамятных времен сохранили унизительную тягу ко всему западному. Вот и свою высшую школу перевели по Болонскому примеру на два уровня: бакалавры и магистры. Пренебрежительно отмахнулись от собственной превосходной системы высшего образования. Достаточно вспомнить, что за шестнадцать лет (1925-1941) управления полуразрушенной Первой мировой и Гражданской войнами страной И. В. Сталину удалось создать советскую промышленность, с которой смогли противостоять всей Западной Европе в Великой Отечественной войне. Достаточно открыть Интернет, восхититься советскими показателями по производству самолетов, танков, орудий и т.п. и встать на колени перед нашими покойными дедами.

Подвижка послевоенных лет с восстановлением страны произошла на наших глазах и при участии людей моего поколения. И все это под управлением выпускников русской, советской высшей школы.

Не знаю… Возможно, со временем двухуровневое высшее образование и даст заметный положительный результат. Однако пока его массово перевели в бакалавриат, снизив на год продолжительность учебы, катастрофически уменьшили деловую подготовку специалистов, на которых в этом мире все только и держится. Мы живем в руко-творном мире. Все, что нас окружает, создано умом и талантом образованных людей, выпускников высших учебных заведений. Как можно было замахнуться на это бесценное достояние?

Снижение продолжительности учебы на один год в самой массовой части студенчества — бакалавриате, это снижение учебной нагрузки педагогов и, как следствие, сокращение их численности или увольнение лишних. Конечно, деловая администрация в первую очередь избавится от пожилых педагогов, а значит, самых знающих и опытных. Я читал лекции до 82 лет и ушел сам вопреки уговорам ректора и кафедры. Некоторые остались работать на 3/4, 1/2 и даже на 1/4 ставки. Земные боги с урезанными полномочиями. Что ждать от ученых, вынужденных искать вторую работу? Ведь на них держится не только образование, но и вузовская наука. Магистратура — это еще два года учебы в вузе, а значит, что он закрыт для «кухаркиных детей». Содержать в таком возрасте взрослых детей при нашем массовом «достатке» невозможно. Ссылки на высокообразованность выпускников магистратуры поспешны и наивны. Она малочисленна и нередко сопряжена со сменой профиля бакалавриата. Более того, это отнесено к достоинствам системы. Как будто слабое владение двумя профессиями может заменить хорошее владение одной.

Народ нашей страны получил одно из важнейших достижений демократии — свободный выезд за границу. По данным известного экономиста и публициста Георгия Цаголова («Литературная газета» № 24, 2019 г.), число высококвалифицированных специалистов, покинувших страну, подскочило с 20 до 44 тысяч в 2013-2016 годах. Очевидно, образованных. Где затаилась государственная мудрость в высшей школе?

СЕГОДНЯ мой родной вуз обрел признание университета. Я рад за него, как радуешься успеху родных дочери или сына. И есть только единственный и главный способ самоутвердиться в этом — совершенствование своих педагогов. В вузе есть, кому провести тщательный анализ различных систем, создать и принять собственную — Самарского аграрного университета.