Баллада о командире

Все катерники похожи. Неписаное правило еще с времен торпедных катеров, когда требовалось мужество особого качества — хулиганское, наглое, беспардонное: лезть на скорлупке, которую можно ногтем раздавить, прямо в пасть главному калибру хоть эсминца, хоть крейсера.

Виктор Конецкий. «Мемуары военного советника».

СТАЛИ ПАТРИОТАМИ В 41-М И НАВСЕГДА

Правы бывалые моряки: «Как корабль назовешь, так он и поплывет». Торпедные катера не удостоились названий, у них четырехзначные номера, и в обиходе их зовут по последней цифре: «единичка», «двойка», «тройка» и так все девять катеров дивизиона. Безобидная нумерация, но именно «двойке» довелось за нее отдуваться. Дивизион наш был заново создан, точнее — воссоздан в память об именном, «Сахалинском», времен войны. Новенькие торпедные катера доставили во Владивосток из Ленинграда.

Это были первые на советском флоте торпедные катера, оснащенные радиолокацией и другими современными средствами информации и управления. Командиры дивизиона и звеньев были уже с опытом флотской службы. Командиры концевых катеров в звене – вчерашние выпускники высших военноморских училищ. Более половины «личного состава», так на казенном языке назывались матросы, были первогодки службы. Мы только окончили школы обучения военным профессиям: пулеметчики, мотористы, торпедисты и другие. Подросло и стало пригодным к призыву на службу поколение мальчишек военных лет: недоученное в школе, голодное и оборванное, хулиганистое и вороватое, но бесшабашно смелое. И все мы, поголовно все — с жестокой памятью о расставании с отцом и ожидании его писем с фронта, часто безутешных. Мой из под Ржева вернулся инвалидом войны. Повезло ему и нам…

Недавно встретилось в честной печати, что мы тогда, в 1941-м, сразу и навсегда стали патриотами своей страны. Страшный факт: мальчишки, обреченные на гибель в концлагере, кричали немцам — «Сталин за нас рассчитается!». Православный священник в «литературной газете» писал без тени иронии или двусмысленности: «Товарищ Сталин отомстил за Цусиму». Нам никогда не выбросить из памяти то, что связано со страшным и великим прошлым. И как бы не гадили то время нынешние «лихачи» в условиях личной безопасной вседозволенности, народная память ведет великую селекцию, когда трагическое, бесчеловечное затушевывается, забывается, а факты триумфа остаются в сознании навсегда. Так было, так есть и будет, и у всех народов. Такое должно передаваться новым поколениям, формируя характер народа, нации.

НА ФЛОТЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ — ЭКЗАМЕН

В первую свою кампанию заново созданный дивизион активно учился и вполне достойно. И только «двойка» собирала свою «жатву». То ее матросики опоздают из увольнения или на построение, то они пьяненькие влипнут в объятия патрулю, то в курилке затеют возню. В безобидной операции — девиации, когда кораблик вертят между буйками по меткам на берегу, определяя погрешности компаса, один из «двоечников» уронил за борт швартовый, и катер понесло на мель, погнули винты. За все эти и иные осечки достается молодому Командиру катера.

Ко второй кампании мы все обрели опыт, и она проходила успешно. Боевая учеба отличалась разнообразием, и все возвращались к причалам возбужденные, с неиссякаемой новизной чувств. Хотя море редко бывало спокойным, и любая волна трепала наш маленький кораблик как хотела. Два часа в море при волне 3-4 балла и человек теряет в весе около двух килограммов. Морскую болезнь каждый переносил по-своему, порой тяжело, но замены никому нет, и боевой пост не оставить.

Служба на катерах считалась тяжелой, а наши поощрительные льготы были щедрее, чем у подводников. Кампания заканчивалась, предстояли заключительные, итоговые учения. Стояла замечательная пора Приморской осени: тихо, солнечно, волна чуть напоминает о себе. Сегодня дивизиону предстоит очень сложный экзамен на зрелость. Может быть, главный – ночные стрельбы торпедами по движущейся цели. Торпеда — это восьмиметровый снаряд, чуть больше полуметра в диаметре, со своим двигателем и управлением. Впереди боевое зарядное отделение и в нем 350 килограммов тротила (в учебной — вода). На катере их две, и это страшная сила, пока нет бортов, способных выдержать их удар.

Стрельба торпедами и днем почти искусство, необходимо совпадение многих параметров: курс и скорость цели, состояние моря, и… и еще удача. Стрельба ночью еще сложнее: корабли убирают сигнальные огни, и стрельба ведется по радиолокатору. Впереди у торпеды мощный фонарь, а на цели (сегодня это эскадренный миноносец) посредник из штаба флота, он и оценивает проход торпеды под кораблем.

Команда на «двойке» не очень. И только один матросик бесспорная удача Командира, это — радиометрист. Из семьи советских интеллигентов, он культуру дома прихватил с собой на флот. Его отношение к службе и профессии могло быть образцовым. Дело свое знал безупречно: и материальную часть, и контуры берегов. Не расставался с книгой — специальной или художественной. Всегда собран, безупречно одет, корректен со всеми. Едва ли не единственный матрос, с кем офицеры общались на «Вы». В учебном отряде бригады подводных лодок, где он учился на радиометриста, его выследили и нашли под матрасом тетрадь со стихами Сергея Есенина, тогда запрещенного и вроде бы забытого. Однако, простили, но тетрадь не вернули. В редкие свободные вечерние часы мы бродили с ним у среза воды, он читал незнакомого мне С. Есенина, а я — знаменитого К. Симонова. Уже в свои преподавательские годы, с его первого примера, ко мне пришло понимание, что культура является наиболее материальным достоянием общества. И что профессиональное образование должно сочетаться с культурой индивидуума. иначе происходит удвоение невежества...

ПОВОРОТ ТОРПЕДЫ

Однако, вернемся в море. Дивизион пришел в «точку». Выключили сигнальные огни, мерещится цель, но видна она только на экране локатора. На выстрел катера приглашают поочередно и, когда пришла очередь «двойке», получилось как всегда — неожиданно. Взревели прогретые дизеля, и отсчет пошел на минуты. Командир закладывает циркуляцию по большому радиусу и выходит на прямую выстрела. Все напряженно как в бою. Командир общается только с радиометристом, все остальные по своим местам.

И вот он, желанный миг, когда все параметры атаки сошлись, как на тренировке в учебном классе. Командир в запале кричит: «Торпедой пли!» и сам поворачивает рукоятку. Пороховой заряд выбрасывает двухтонную смерть в море, она делает первый нырок и там, на глубине, будет запущен двигатель и оживут рули курса, что поведут ее к цели. Старшина мотористов скинул скорость, на мостике загляделись на след, затем сделали глубокий поворот влево, чтобы обойти эсминец за кормой.

Теперь осталось догнать свою торпеду. Это не трудно, она уже теряет скорость, да весь ее «жизненный путь» — около четырех километров. Дождаться на исходе движения, когда клапан отрубит почти израсходованное питание и торпеда повернется вертикально, фонарем над водой, и станет мирно нырять на волне, как рыбацкий поплавок где-нибудь на Самаре-реке

В это время по рации доложили, что цель поражена, а выскочивший из рубки радист подслушал: торпеда прошла под миделем цели, то есть — посредине. если так на войне, то эсминец бы переломило пополам. На мостике — возбуждение, радость, весть разнесли по всем постам. Торпеда уже ныряет. Где-то в 40-50 метрах от нее погасили скорость, заглушили моторы, всем позволено подняться на палубу. На боевых постах остались только пулеметчики, они со своих высоких турелей неотрывно следят за торпедой. Осталось дождаться торпедолова, он и заберет бесценный груз. Боцман выдал запасы продовольствия, все навалились, не забыв и пулеметчиков. Мотористы, кто во все время похода молчат — из-за рокота дизелей слов не слышно, первыми начинают треп: Командиру — звездочку на погоны, торпедисту и радиометристу — по три дня к отпуску, остальным — благодарность. Коллективно решили, что так справедливо. И в разгар расслабленного блаженства победителей вдруг раздался озверелый вопль кормового пулеметчика: «Торпеда!». Все кинулись к правому борту, а на него надвигалась вдруг получившая ход торпеда. Мотористы горохом посыпались вниз, к дизелям, Командир — на мостик, и в этот миг торпеда с умеренной скоростью и всем своим весом врезается в правый борт катера. Что ей помешало выбрать другие из 360 градусов, а не рвануть к своему катеру, как пугливый щенок к ногам хозяина?

Но вот тут «двойке» повезло… Годом раньше, из приказа по флоту, у причала, где стоят рядами, кормой к причалу, эсминцы, молодой матрос повернул рукоятку: пороха сработали, торпеда выскочила и пробила борт соседнего корабля, на метр погрузившись в его потроха. Наша могла бы повторить, но удар пришелся точно в торец мощной переборки (перегородки) между отсеками. Эти переборки создают водонепроницаемые отсеки, и при затоплении любых двух катер остается на плаву. Торпеда ударилась, отскочила и в нескольких метрах от катера продолжила танец поплавка.

На катере переполох: мотористы кричат, что к ним поступает вода, радист доложил — вода в каютах и рубке. Командир, еще не отойдя от своего триумфа, растерянно дает «SOS» в эфир. Старший на рейде прекращает учение, зажглись сигнальные огни кораблей, как надежда на выручку. К борту «двойки» подошел другой катер дивизиона, и с него сошел наш инженер-механик – учитель и высший авторитет мотористов. Быстро оглядел повреждения, поднялся на мостик и связался по рации с командиром эсминца, попросив у него полсотни матросов. Там все поняли. Вскоре подошел эсминец, и палуба катера загудела под матросскими ботинками. Их выставили у левого торпедного аппарата, катер накренился, и повреждение правого борта казалось над водой.

Двух матросов в беседках отправили за борт, другие подали им плиту из аварийного комплекта, ее закрепили на борту. Матросов вернули на эсминец, запустили главный двигатель и его мощным насосом вернули воду из трюмов морю.

Как хорошо, когда есть хоть один, кто не потерял головы… Поступила команда — отстрелявшим катерам сопровождать «двойку» к причалу. И пока печальный конвой на умеренной скорости одолевал неближний путь, к причалам дивизиона подошел кран 100-тонник. Вскоре «двойка» стояла на специальном киль-блоке.

И СНОВА — В СУРОВОЕ МОРЕ

Пройдет несколько дней, все будет исправлено, и только свежее пятно краски на борту будет напоминать о печальном случае. И «двойка» вновь присоединится к дивизиону, и Командир вновь скомандует: «По местам стоять, с якоря и швартовых сниматься!». И торпедный катер ТК-1202 вновь уйдет с дивизионом в море сдавать очередной экзамен на свою готовность к любому повороту в суровом и беспощадном морском бою, какие обычно и бывают между флотами враждующих стран.

Следующую свою кампанию мне довелось служить на «двойке». Тогда страну охватил почин ивановской ткачихи Валентины Гагановой: успешных мастеров переводить на отстающие участки. Вот и нас, двоих старшин, с этой целью перевели на «двойку». Мы с комсомольской яростью взялись, нас знали: шутки по боку, это море… Мне очень нравился Командир «двойки», и добрые отношения у нас сохранились на долгие годы, когда моя морская служба уже завершилась. Через десяток лет после демобилизации он был на ученом совете, где проходила защита моей диссертации. После, на банкете, выступил с речью, в которой сказал, что он единственный командир корабля, чей матрос защищает диссертацию. Прошли годы, и он, уже старший офицер, жил в Москве и служил в генеральном штабе. Я оказался в столице, мы, естественно, встретились. Он вспоминал передряги, что выпали ему в другом дивизионе. Тогда на флоте появились новые торпедные катера. Более крупные, более мощные, более мореходные, и туда отбирали командиров из бывалых. Выбрали и его. И однажды, в предзимье, уже по морозу, с обледенением... Но это уже другая история.

Он ничуть не горевал о выпавших ему невзгодах, считал их нормальной платой за право служить офицером ВМФ. Переживала и ждала на берегу красавица-жена. Творец, создавая человечество, честно поделил его на женщин и мужчин. Мужчинам предназначалось знать и помнить свое призвание и оставаться такими всегда, да не всем удается. Александру Ивановичу Бутурлакину удалось.